Вторая половина XV века на Руси – это время быстрого подъема и усиления Москвы. Московский престол в 1462 году унаследовал властолюбивый и умный князь Иван III Васильевич, который подобно большинству своих предков – московских князей - имел природную склонность к единодержавию и стремление подчинить своей воле как можно больше земель и городов. Надо отдать ему должное, в этом он далеко превзошел всех своих предшественников. Историк Костомаров так охарактеризовал характер этого правителя: «Иван был человек крутого нрава, холодный, рассудительный, с черствым сердцем, властолюбивый, неуклонный в преследовании избранной цели, скрытный, чрезвычайно осторожный. Он не отличался ни отвагою, ни храбростью, зато умел превосходно пользоваться обстоятельствами, никогда не увлекался, зато поступал решительно, когда видел, что дело созрело до того, что успех несомненен».

Под управлением Ивана III Москва из столицы небольшого, подвластного Орде княжества, превратилась в центр огромного государства, объединившего практически всю Ростово-Суздальскую землю времен Всеволода Большое Гнездо, да еще c прибавлением Новгорода с его пригородами и колониями. Женитьба в 1472 году на греческой принцессе Софье Палеолог, племяннице последнего императора Византии Константина XI Палеолога, открыла перед Московским великим князем целый ряд новых, далеко идущих перспектив. Следует сказать, что после захвата Константинополя турками в 1453 году, уцелевшие Палеологи (младший брат императора Фома, его семья и небольшой двор) нашли убежище в Риме, под патронажем католического первосвященника. Папа Павел II решил устроить судьбу принцессы Софьи, подыскав ей подходящего по статусу жениха. Выбор на эту роль московского князя Ивана был обусловлен, скорее всего, политическими соображениями: попыткой усилить влияние католической церкви на Руси и желанием найти нового союзника против турок. В процессе сватовства и переговоров, длившихся 3 года, Москва и Ватикан постоянно обменивались посольствами, в результате чего были налажены дипломатические отношения Московского государства с Римом, а через него - с другими странами Запада. Поскольку отец Софии – Фома Палеолог - был признан законным наследником византийского престола, а София, в отличие от двух своих братьев, сохранила православную веру, да еще стала женой православного же государя, брак этот выглядел достаточным основанием для передачи наследственных прав Палеологов московскому великокняжескому дому. Пользуясь этим правом, Москва вскоре провозгласила себя «третьим Римом» и взяла в качестве герба «двуглавого орла» - геральдический знак династии Палеологов, правившей Византийской империей около двух столетий. При дворе великого князя Московского начали вводить пышные византийские церемонии, а для служилых людей и знати была придумана целая иерархия чинов. Все это нарастающее державное величие потребовало соответствующих ему интерьеров – больших каменных храмов, дворцов и палат, чего не было в почти полностью деревянной, регулярно выгоравшей в пожарах Москве.

В связи с этим, у Ивана III возникла острая потребность в мастерах, способных возводить крупные сооружения из камня, но их было сложно найти в Московском государстве. После Батыева погрома 1237 года и двухсотлетнего татарского ига, традиции белокаменного зодчества, которыми ранее славилась Владимиро–Суздальская земля, были почти утрачены. Все же, за возведение главного храма Москвы - собора во имя Успения Пресвятой Богородицы, заложенного в 1472 году, взялись двое местных зодчих – Кривцов и Мышкин. 20 мая 1474 года своды почти уже готового храма внезапно рухнули. По поводу причин обрушения единого суждения нет даже в летописях. Московский княжеский летописец указывает на ошибку в расчетах: одна из стен собора, в которой была устроена лестница, оказалась ослабленной, «тощей», она не выдержала веса сводов и подломилась - «… от великие тое высоты и от тяжких сводов, иже на тщую ту стену, не возможе стена та укрепитися, но преломи ся, и бысть разрушение церкви той». В Ростовском летописном своде причиной аварии назван «трус земной», то есть землетрясение. В принципе это возможно, но возможно также, что «трус» - содрогание земли, отмеченное очевидцами – не причина обрушения, а следствие одновременного падения большой массы камня.Как бы то ни было, для разбирательства дела пригласили псковичей, имевших репутацию лучших каменщиков Руси. Псковичи (в то время, кстати, еще не являвшиеся подданными Ивана III), назвали причиной обрушения низкое качество известкового раствора, скреплявшего кладку ( «… житко растворяху, ино не клеевито»), но сами от достройки собора отказались.И тогда было решено пригласить специалистов, так сказать, из дальнего зарубежья. Выбор в пользу Италии можно объяснить в первую очередь влиянием новой княгини Софьи Палеолог, выросшей в Риме и лучше всех понимавшей, как далеко еще деревянной Москве до «Третьего Рима», которым она себя провозгласила. Итальянские архитекторы и инженеры считались в то время лучшими в Европе. Пока другие государства еще пребывали в средневековье, северная Италия уже полвека назад вступила в период расцвета науки, архитектуры, искусства и ремесел, произошедший под влиянием философских идей гуманизма и переосмысления античного наследия (сейчас это называют эпохой Возрождения или Ренессансом). В результате Иван III поручил своему послу в Венеции дьяку Семену Толбузину искать и вербовать «муролей» - стенных мастеров (от итальянского «muro» - стена), согласных работать в Московском государстве. Время показало, что данное решение было правильным и дальновидным – итальянцы за полстолетия подняли технический уровень Московского государства настолько, что оно смогло встать вровень с самыми развитыми в то время странами мира.

Аристотель Фиораванти

Специалистом, которого завербовал дьяк Толбузин для достройки Успенского собора, стал потомственный архитектор и инженер из Болоньи Ридольфо Фиораванти дельи Альберти, прозванный Аристотелем «хитрости ради его» - так сказано в летописи. Под словом «хитрость» понималась искушенность в науках и ремеслах. «Мастер из многих мастеров избрася тот Аристотель …» - писал Толбузин в отчете своему государю, - «мастер муроль, кой ставит церкви и полаты… такожде и пушечник той нарочит, лити их и бити, и колоколы и иное все лити хитр вельми». В Италии Фиораванти более известен как инженер, фортификатор, механик и гидротехник, нежели архитектор. Ареной деятельности Аристотеля были крупные города северной Италии – Венеция, Болонья, Милан, Флоренция, Мантуя, Неаполь, Рим, где он выправлял покосившиеся башни и колокольни, реконструировал дворцы и замки местной знати, чинил мосты, строил шлюзы. Самым знаменитым свершением мастера, прославившим имя Фиораванти на всю Италию, считается перенос на 12 метров каменной колокольни высотой 25 метров (вместе с колоколами), что произошло в 1455 году в его родном городе Болонье. Даже по сегодняшним меркам - это очень непростая задача, а для XV века – уникальное инженерное решение, далеко опередившее свое время.

В представлении итальянцев того времени, Московия была дальним краем цивилизованного мира. Восточнее нее на средневековых картах изображалась огромная и неведомая страна Тартария, населенная дикими варварскими народами. Основной причиной, по которой пожилой уже человек (около 60 лет), имеющий солидную репутацию и востребованный в Италии, согласился ехать в такую даль и там работать, принято считать историю с фальшивыми монетами. В июне 1473 года Аристотель, оказавшийся в тот момент в Риме, был арестован по обвинению в изготовлении и сбыте фальшивых денег. Вскоре зодчий был оправдан и выпущен на свободу, но обида на соотечественников и пятно на репутации, возможно, заставили его принять в 1474 году предложение русского посла и отправиться в Москву. По летописным источникам нам известен размер ежемесячного жалования, получаемого Фиораванти на службе у московского князя – 10 рублей, что составляет примерно 22 золотых флорина.*
*Флорин – высокопробная золотая монета весом около 3,5 г, чеканившаяся в средние века во Флоренции и ряде других государств северной Италии.

Для Московского государства времен Ивана III 10 рублей – немалые деньги, стоимость небольшой деревни. Для сравнения: годовой оклад дворянина московского поместного войска, несшего постоянную пограничную службу, составлял примерно 6-8 рублей. Для Италии XV века годовой доход в 264 флорина (22 в месяц) – вполне приличный для зодчего, инженера или художника с именем, но не чрезмерный. Похоже, Аристотель сам назвал русскому послу цену своих услуг по тем же расценкам, что он брал с заказчиков на родине. Другими словами, деньги не могли послужить решающим фактором, поскольку такую сумму зодчий вполне мог зарабатывать и дома, никуда не выезжая. Складывается впечатление, что ему было необходимо на время покинуть Италию по причинам, которые, скорее всего, мы никогда доподлинно не узнаем.

В Москву Фиораванти въехал «на велик день» (на Пасху) 26 марта 1475 года, в сопровождении сына Андреа, о дальнейшей судьбе которого почти ничего не известно. Следует заметить, что на тот момент в Москве уже жили и работали, по крайней мере, двое итальянских зодчих, чьи имена впоследствии были связаны со строительством нового каменного Кремля – Антонио Джиларди и Марко Руффо. Почему достройку собора поручили не им – можно только догадываться. Возможно, они не имели достаточно опыта и мастерства для решения такой сложной технической задачи. Вероятно также, что они-то и порекомендовали Ивану III Аристотеля Фиораванти как первого в Италии специалиста по реконструкции аварийных зданий и сооружений, и именно на его поиски был отправлен «в веницейскую землю» дьяк Толбузин.

По результатам осмотра полуразрушенного собора, Аристотель дал такое экспертное заключение: «известь не клеевита» и «камень не тверд». Не вполне понятно, какой камень имеется в виду – тесаный блоками известняк или «глиняный камень» - кирпич. Скорее всего, речь шла именно о кирпиче, поскольку впоследствии итальянский мастер наладил выпуск глиняного камня собственного изготовления, про который в летописи сказано, что он «нашего тверже».

17 апреля 1475 года началась разборка старой кладки, которую Фиораванти, на удивление всем, «в три дня развалил» при помощи стенобитного тарана. Вероятно, были у него претензии и к фундаментам рухнувшего здания, так как он повелел рвы «изнова копати» глубиной в «две сажени, а во ином месте и глубже» (около 4,5 метров), и в дно их бить дубовые сваи.

Из летописей мы знаем, что в начале лета 1475 года, сразу после закладки фундамента, Аристотель был отправлен во Владимир-на-Клязьме для изучения белокаменного Успенского собора XII века, по образцу которого надлежало строить одноименный храм в Москве. Сохранившееся в архивах письмо Фиораванти Миланскому герцогу Сфорца, датированное 1476 годом, позволяет предположить, что мастер посетил не только Владимир, но также и Великий Новгород, где осмотрел местные храмы, прежде всего Софию, а еще добыл для герцога в Новгородской земле белых охотничьих кречетов.

Процесс возведения Успенского собора, длившийся 5 лет, описан необычайно подробно сразу в нескольких летописных сводах, которые часто дополняют друг друга. Это показывает, сколь большое значение данное строительство имело лично для Ивана III, и для всего Московского государства. К концу первого года (1475) собор был «выведен из земли». «Учини основание крепко по своему, и заложив церковь, и нача делати по своей хитрости, а не яко московские мастера, а делаша наши же мастера по его указу» - сообщает московский летописец. По ходу возведения храма итальянский мастер открывал для своих русских подмастерьев многие неизвестные им ранее приемы, секреты и хитрости каменного зодчества. Прежде всего, как мы уже упомянули, было налажено производство глиняного кирпича высокого качества из местного сырья, для чего был заложен кирпичный заводик возле Андроникова монастыря, в Калитникове. Главные секреты производства – как правильно выбрать глину, как формовать, сушить и обжигать – были быстро усвоены русскими мастерами. Нельзя сказать, что глиняный кирпич был на Руси совершенно неизвестен, однако то, что знали и использовали наши предки ранее - большемерная и плоская византийская плинфа – вследствие своей формы и размеров имела весьма ограниченное применение. «Аристотелев» кирпич в виде прямоугольного бруска был удобен в работе, его вес и пропорции позволяли каменщику работать с ним в одиночку, поднимая и укладывая одной рукой. Маломерность нового кирпича давала широкие возможности применения как для создания поверхностей сложной формы – арок, сводов, куполов, так и для оформления мелких деталей - карнизов, выступов, капителей, бойниц и оконных проемов. Для Руси, бедной залежами естественного камня, но имеющей в изобилии глину, это был настоящий технический прорыв. Фактически, мы используем «аристотелев» кирпич и сегодня – по своим размерам и пропорциям он мало отличался от современного. Качество известкового раствора, сделанного по рецепту Аристотеля, также было на высоте: «… засохнет, то ножом не мощи расколупати» - говорит летописец.

Впервые (для русского зодчества) Аристотель применил деревянные сваи как средство укрепления фундаментов каменных стен на слабых грунтах, а также железные кованые стержни–затяжки снаружи и внутри каменной кладки, воспринимающие усилия распора от арок и сводов, и снижающие таким образом нагрузку на колонны и стены. Для подъема камней на высоту Фиораванти построил механическое устройство, названное в летописи «колесом»: «… вверх камение не ношаше, но ужищем цепляше и взъвлекаше … и чюдно видети». Скорее всего, это был средневековый подъемный кран со ступальным колесом диаметром 4-5 метров, которое приводилось в действие ногами идущих внутри него людей. Подобные механизмы придумали еще древние римляне, а в западноевропейских странах такие краны использовались для строительства с XIII века.

Собор был завершен полностью и расписан к концу июля 1479 года, «на пятое лето» от начала строительства. Крыли его новгородские мастера, а расписывали местные московские иконописцы. Освящение Успенского собора состоялось 12 августа того же года. До наших дней храм дошел без существенных изменений, и считается сегодня древнейшим полностью сохранившимся зданием Москвы. Законченное сооружение произвело сильное впечатление на русских людей того времени. Летописец не поскупился на восторженные эпитеты: «бысть же та церковь чюдна велми величеством, и высотою, и светлостью, и звоностию, и пространством, такова же преже того не бывала в Руси, опроче Владимерскыа церкви, видети бо бяше ея мало отступив кому, яко един камень».

Творению Фиораванти посвящено множество книг, научных статей и диссертаций, авторы которых пытались определить, к какому архитектурному направлению следует отнести этот храм, и чего в нем больше – русского или итальянского. Вопрос этот непростой, и мнения специалистов существенно расходятся. На первый взгляд внешний облик Успенского собора полностью соответствует русскому стилю церковного зодчества и имеет явное сходство с одноименным собором во Владимире. Один из исследователей заметил даже, что «… глядя на Успенский собор, нельзя догадаться, что его создал не русский человек, а итальянец». С этим мнением трудно не согласиться, но при всем этом храм имеет ряд интересных конструктивных особенностей. По способу перекрытия сводов специалисты относят его не к «крестово-купольному» (как все ранее построенные русские церкви), а к «зальному» типу храмов, которые ранее на Руси не известны, зато весьма распространенны в романской и готической архитектуре. В геометрии собора видна строгая математическая четкость, внутреннее пространство разделено в плане на совершенно одинаковые квадратные ячейки (чего нет во владимирском соборе), а круглые колонны с капителями очень напоминают детали римских и византийских базилик. Это позволило другому исследователю сделать заключение, что: « … перед нами – итальянское произведение, лишь одетое в русский костюм».

Дальнейшая деятельность Аристотеля Фиораванти в Московском государстве была весьма многогранной – он занимался чеканкой монеты, а также обучил наших предков искусству пушечного литья и азам артиллерийского дела, основав в Москве крупное по тем временам литейное производство – «пушечную избу». В качестве начальника артиллерии и военного инженера Аристотель участвовал в походе московского войска на Новгород зимой 1477 - 1478 годов, во время которого построил наплавной мост через Волхов, а также в осаде Казани в 1482 и Твери в 1485 годах. Отношения с великим князем Московским у итальянского мастера складывались непросто. Из летописей известно, что после Новгородского похода Аристотель пожелал вернуться на родину, но Иван III его не отпустил, а когда итальянец попытался тайно бежать – поймал, отобрал имущество и посадил под арест. Скорее всего, сделано это было для острастки, и гноить в тюрьме такого ценного работника князь Иван не планировал. Совершенно очевидно, что он очень высоко ценил Фиораванти как специалиста и ставил его выше всех других иностранных мастеров, но самодержавный стиль управления, сложившийся в Московском государстве, не оставлял уже никому права вольного отъезда с княжеской службы, как это практиковалось на Руси в прежние времена. По-видимому, сам Аристотель скоро осознал, что умереть на родине ему не суждено и смирился со своей участью. Ему вернули свободу, имущество и все привилегии, а он продолжил свою службу московскому государю.

Считается, что именно Фиораванти разработал генеральный план реконструкции Московского Кремля, прообразом которого, вне всякого сомнения, послужил миланский замок Сфорца. Стены и башни этого замка были возведены в 50-х и 60-х годах XV века буквально на глазах, а возможно и с участием самого Аристотеля, поскольку он с 1458 по 1464 год находился в Милане в качестве инженера на службе у герцога Франческо Сфорца. Руководил строительством Миланского замка известный скульптор и архитектор Антонио ди Пьетро Аверулино по прозвищу Филарете, с которым у Аристотеля были хорошие дружеские отношения, и в своем известном «Трактате об архитектуре» Филарете не раз упоминает имя Фиораванти с большим уважением. Скорее всего, Аристотель же сформировал и итальянскую команду зодчих, работавших на начальном этапе строительства над стенами и башнями Кремля, и над кремлевскими дворцами. Известно, что почти все они прибыли в Москву из Милана, где трудились ранее на герцогов Сфорца, и это вряд ли простое совпадение. Возможно, что некоторых Аристотель знал лично и рекомендовал, с согласия Миланского герцога, для работы в Москве. Если вспомнить уже упомянутое нами письмо от 1476 года, в котором Фиораванти называет Гелаццо Сфорца (уже нового герцога Миланского, занявшего место отца в 1466 году) - «мой превосходительный господин», а себя - «твой слуга и раб Аристотель», и сообщает о выполнении его поручения – достать на севере белых охотничьих кречетов, то возникает ощущение, что и сам Аристотель, даже будучи в Москве, продолжал служить Миланскому правящему дому.

Позднейшее упоминание в русской летописи о Фиораванти относится к осаде Твери 1485 года. На тот момент мастеру было уже за 70, но сам факт его участия в военном походе говорит о хорошей физической форме и здравом разуме. Поэтому весьма вероятно, что Аристотель осуществлял и общий надзор за строительством Московского Кремля на его начальном этапе – от момента закладки первой башни в 1485 году, и вплоть до 1490 года, когда ему на смену в Москве появляется Пьетро Солари. При этом два других итальянских «муроля», упоминаемые в этот период времени, - Антонио Джиларди (Антон Фрязин) и Марко Руффо (Марк Фрязин) – выполняли под присмотром Аристотеля задачи локального масштаба. Об этих двух зодчих известно немногое.

Джиларди впервые появился в Москве еще в 1469 году вместе со своим дядей Джаном Баттистой делла Вольпе (Иваном Фрязиным) в составе делегации Ватикана по организации брака Ивана III с Софьей Палеолог. Уезжал обратно в Италию, но вновь вернулся. Известен как строитель первой башни нового Кремля – Тайницкой (заложена в 1485 году), а также Свибловой (Водовзводной) башни (заложена в 1488 году).

Марко Руффо, инженер из Милана, прибыл в Москву в 1472 году. Его авторству принадлежит угловая Беклемишевская (ныне Москворецкая) башня, заложенная в 1487 году, а также целый комплекс кирпичных кремлевских теремов: «Казенный двор», «Набережная палата» и «Грановитая палата» (до наших дней сохранилась только последняя из названных).

Скорее всего, замена укреплений Кремля времен Дмитрия Донского на новые происходила постепенно – на месте разобранного небольшого участка сразу же строились новые стены. Реконструкция была начата с южной стороны кремлевского «треугольника» - вдоль Москвы-реки. Почему именно с южной – можно только предполагать. Есть версия, что стены и башни на этом участке были не белокаменными, а деревянными, и поэтому обветшали сильнее. Кроме того, южная сторона Кремля имела важное стратегическое значение, поскольку контролировала доступ к реке Москве, из которой осуществлялось основное водоснабжение крепости. По меньшей мере, под тремя крупнейшими башнями южной стороны – Тайницкой, Беклемишевской и Свибловой – были устроены водозаборные колодцы, соединенные подземными трубами с руслом Москвы-реки. Особенно внушительные размеры имела Тайницкая башня, имевшая ворота, отводную стрельницу, соединенную с главной башней мостом, и огромные сводчатые подземелья, из которых имелись тайные выходы за пределы Кремля.

Кремлевские подземелья – отдельная большая тема, которая менее всего изучена, о них имеются лишь отрывочные и часто противоречивые сведения. Понятно, что Кремль, как и любая другая средневековая крепость, должен был иметь целую сеть подвалов, погребов и потайных ходов различного назначения, расположенных как ниже уровня земли, так и в толще каменных стен. Не следует также забывать про главную беду древнерусских городов – пожары, регулярно выжигавшие деревянную Москву дотла за несколько часов. В таких условиях самым безопасным местом для хранения казны, архивов, библиотек и всевозможных припасов являются именно подземелья. Некоторые исследователи полагают даже, что в недрах Боровицкого холма скрыт целый подземный город, представляющий собой запутанный лабиринт из галерей, коридоров, лестниц и каменных палат. Появление первых каменных подземелий Кремля историки относят к периоду правления Дмитрия Донского, или даже к еще более ранним временам Ивана I Калиты, который, согласно преданию, прятал там свою казну. Однако несомненно, что наиболее масштабные работы под землей развернулись при генеральной реконструкции крепости итальянскими зодчими в конце XV – начале XVI веков. Было бы странно, если бы Иван III, скрытный и умный правитель, не использовал опыт и знания Аристотеля Фиораванти в этой области. Строительство подземелий – весьма специфическая работа, требующая от зодчего специальных навыков. Помимо обычных строительных задач приходится решать и ряд дополнительных проблем, таких например, как давление вышележащих грунтов, отведение почвенных вод, устройство вентиляции. Проложить трассу подземной галереи так, чтобы она вышла в нужное место, без современных приборов тоже весьма непросто. Опыт в таких делах у Аристотеля имелся - в Италии он много времени провел за реконструкцией дворцов и замков. По преданию, в построенные Аристотелем подземные хранилища были загружены несметные сокровища, вывезенные Иваном III из завоеванного им Новгорода. Поскольку точная дата смерти и место захоронения Фиораванти неизвестны, существует мрачная легенда о том, что Иван III навечно заточил его в одной из построенных им тайных кладовых.

Пьетро Антонио Солари

На рубеже 1489-1490 годов Аристотель Фиораванти, по всей видимости, скончался или отошел от дел в силу возраста, так как в 1490 году на должность «первого государева мастера» заступил приехавший из Милана Пьетро Антонио Солари (Петр Антонин Фрязин). Это был потомственный зодчий, скульптор и архитектор, достаточно уже опытный и в расцвете сил (около 45 лет). Совместно с отцом (Гунифорте Солари) он построил в Милане несколько храмов, работал над отделкой и украшением замка Сфорца. Между прочим, на протяжении 8 лет Пьетро трудился при дворе Миланских герцогов бок о бок с Леонардо да Винчи. Они почти ровесники, и наверняка были близко знакомы. Чтобы пригласить Солари в Москву Иван III отправил за ним в Милан специальное посольство, а впоследствии окружил необычайным почетом. Великокняжеские летописцы называют его не «стенным мастером» и не «муролем», как других зодчих, но «архитектоном», а в письмах на родину Солари подписывается как «главный архитектор Москвы» (Architectus generalis Moscovie). За 3 года работы Петр Фрязин успел сделать очень много. Под его руководством была построена вся восточная стена крепости с шестью башнями, самые значительные из которых Фроловская (Спасская), Никольская, Константино-Еленинская и Собакина (Угловая Арсенальная). Кроме того, авторству Солари принадлежит Боровицкая башня и Боровицкие (Чертольские) ворота на короткой западной стене Кремля, а также Грановитая палата – первый каменный тронный зал русских царей, который он совершил совместно с Марко Руффо.

Все сооружения, спроектированные Антонио Солари, отличаются размахом, огромным запасом прочности, стройной соразмерностью и изяществом, о чем можно судить даже сегодня, когда большинство из них мы видим уже далеко не в первозданном виде.

Самое знаменитое творение Солари - Фроловская (с середины XVII века Спасская) башня, высочайшая из всех и наиболее известная, которая с самого начала была задумана как главная башня Кремля. Ее оснастили высоким шатровым верхом, и в нем повесили колокола - часовой и набатный.

Дальнейшая судьба башни весьма интересна и богата событиями. Фроловские (Спасские) ворота считались святыми благодаря помещенному над ними в середине XVI века чудотворному образу Спаса Смоленского с припавшими к нему преподобными Сергием Радонежским и Варлаамом Хутынским. Сквозь эти ворота никому, даже царским особам, не позволялось проезжать верхом, а всем проходящим мужчинам полагалось снимать головной убор. По известной легенде, с головы въехавшего в Кремль в 1812 году Наполеона, не пожелавшего соблюдать данные запреты, ветер сорвал его знаменитую черную треуголку. При отступлении французы заминировали Спасскую башню и подготовили к взрыву, но она каким-то чудом уцелела. Столь же чудесным образом сохранился и образ Христа, считавшийся безвозвратно утраченным в годы воинствующего атеизма, и обнаруженный под слоем штукатурки в 2010 году. Над воротами в стены башни вмурованы памятные плиты на двух языках – русском (изнутри) и латинском (снаружи), на которых указаны год окончания строительства – 6999 (1491) и имя мастера – «Петр Антоний Солярио от града Медиолана». Эти плиты - еще один знак необычайного уважения к зодчему со стороны великого князя Московского, случай для XV века исключительный.

По свидетельству письменных источников, при строительстве Солари декорировал Фроловскую башню белокаменными скульптурами и барельефами, снятыми с фасадов ее предшественницы – одноименной башни времен Дмитрия Донского. К сожалению, скульптуры эти были демонтированы в XVII веке при реконструкции и впоследствии утрачены, но на стенах другой башни - Боровицкой, сохранились три белокаменных герба, которые, по оценкам специалистов, были установлены еще Пьетро Солари в 1490 году.

Самой могучей башней Кремля считается граненая Собакина башня (с XVIII века Угловая Арсенальная), выходившая на реку Неглинную и контролировавшая Воскресенский мост. Толщина ее стен достигает 4,5 метров, и фактически она представляет собой почти сплошной каменный монолит. Башня установлена на мощный белокаменный цоколь, который сегодня полностью скрыт в земле, но даже сейчас сооружение производит весьма внушительное впечатление. А в XV веке башня возвышалась над окружающим пейзажем как гранитная скала. Когда в 1812 году отступающие французы взорвали здание Арсенала, примыкающая к нему вплотную Собакина башня выстояла, хотя в ее кладке и появились трещины. При закладке башни, в ее основании Солари обнаружил родник, который по его указанию был заключен в каменный колодец. По преданию, испив из этого источника студеной воды, зодчий простудился и вскоре умер. Родник этот, существующий, кстати, до сих пор, имеет очень мощный водоток, и все попытки его засыпать при строительстве Арсенала в XVIII веке были безуспешны. Впоследствии от колодца в русло Неглинки был устроен каменный водоотвод.

Параллельно с крепостными сооружениями в Кремле строился и комплекс каменных палат представительского назначения для великого князя Московского. Большая часть этих строений была разобрана в XVIII веке, но одно здание, все же, сохранилось почти в неизменном виде. Это так называемая Грановитая или Большая палата – парадный аудиенц-зал для приема иностранных послов. Авторство приписывают Антонио Солари совместно с Марко Руффо, а возведение датируется 1491 годом. Здание двухэтажное, квадратное в плане. Сам парадный зал, перекрытый четырьмя крестовыми сводами с мощным столпом посередине, находится на втором этаже. Его внутренние интерьеры, согласно старинным описаниям, уже в XVI веке были расписаны фресками и украшены геральдическими знаками. Первый этаж представляет собой сводчатый «подклет» с хозяйственными помещениями и печью. Первоначально здание имело высокую шатровую кровлю, а фасад был отделан так называемым «бриллиантовым рустом» - граненой каменной облицовкой, характерной для итальянского Возрождения. Облицовка эта сохранилась, и за нее палата получила свое необычное название. В целом, по оценкам специалистов, архитектурный облик здания соответствует типу итальянского «палаццо», с некоторыми элементами традиционного русского терема.

Умер Пьетро Солари внезапно, весной 1493 года, в расцвете сил (ему было около 48 лет), не успев завершить многое из задуманного. Несмотря на это, по летописным источникам, строительные работы в Кремле не останавливались, но кто руководил ими летом 1493 года - неизвестно. Иван III, судя по всему, сразу же стал искать Солари замену, и с этой целью он отправил очередное посольство в Милан. Но посольское дело - небыстрое, и новый «главный архитектор» прибыл в Москву только к началу строительного сезона 1494 года. Им стал Алоизио да Карезано, или по-русски Алевиз.

Два Алевиза – Старый и Новый

«Приидоша послы великого князя на Москву … что посылал их князь великий мастеров для в Венецию и Медиолам; они же приведоша на Москву Алевиза мастера стеннаго и палатнаго, и Петра пушечника и иных мастеров» - так московский летописец сообщает о прибытии новой партии итальянских специалистов, среди которых, как уже сказано, был и новый «главный архитектон» - Алевиз Миланец. Сведения о биографии этого человека довольно скудны. По совокупности русских и итальянских источников мы знаем, что он потомственный зодчий, уроженец местечка Карезано из провинции Пьемонт, долгое время работал в Милане, где приобрел репутацию талантливого мастера, способного выполнить работу любой сложности. Когда ко двору Миланского герцога прибыли московские послы с просьбой дать специалиста, способного заменить умершего Солари, им рекомендовали Алоизио из Карезаны. Поручителем за него выступил Джованни Антонио Амадео - муж сестры Пьетро Солари, «герцогский инженер» и видный представитель местной лиги мастеров каменного дела. В Россию Алоизио отправился не один, а с «командой», составленной большей частью из его земляков – пьемонтцев. По итальянским источникам известны имена трех спутников Алевиза, заключивших вместе с ним контракты на работу в Москве. Это кузнец Микаэль Парпайоне, каменотес Бернардино из Боргоманеро, и литейщик Пьетро из Пьемонта – он же «Петр-пушечник» русской летописи. В миланских архивах сохранился доклад секретаря канцелярии Миланского герцога, датированный 1496 годом, где он информирует своего господина о судьбе мастеров, уехавших ранее работать в Россию (Rosia). В докладе говорится, что с тех пор мастер Алоизио прислал своим родственникам два письма, в которых сообщает, что платят ему хорошо, он доволен и обласкан государем (Иваном III), который хочет, чтобы ему построили замок «… подобный тому, что в Милане …».

И Алевиз замок построил, точнее он довел до конца огромную работу, начатую двумя его предшественниками – Аристотелем Фиораванти и Антонио Солари. Он замкнул периметр Кремля - возвел стены и башни северо-западной стороны, вдоль реки Неглинной, в том числе огромную Троицкую башню. Это была непростая работа – обрывистый берег реки Неглинной пришлось основательно укреплять.

Кроме фортификационных сооружений Алевиз продолжил и дворцовое строительство. В 1499 году «… князь великий велел заложити двор свой, полаты каменыа и кирпичныа, а под ними погребы и ледники … а мастер Алевиз Фрязин от града Медиолама». Этот дворец был завершен только в 1508 году, и заселился туда уже новый великий князь Московский – Василий III (отец его, Иван III Васильевич скончался в 1505 году).

Смена правителя никак не отразилась на ходе строительных работ в Кремле – они продолжались в прежнем темпе. В том же 1505 году в составе очередной группы итальянских зодчих в Москву прибыл еще один мастер по имени Алевиз – Альвизе Ламберти де Монтаньяна, из региона Венето. Чтобы не путать двух итальянцев с одинаковыми именами, русские разделили их по времени появления: вновь прибывший Алевиз из Венето получил прозвище Новый, а Алевиза из Милана, соответственно, стали называть Старым, либо просто Алевизом Фрязиным – без уточнения.

Вскоре оказалось, что по масштабам творческого дарования и профессиональным способностям Алевиз Новый не уступает Старому, и вполне может потягаться с ним за роль ведущего архитектора Москвы. Несмотря на некоторые разночтения в оценке архитектурного наследия обоих мастеров (бывало, что Алевизу Новому приписывали работы Алевиза Старого и наоборот), большинство исследователей сошлось во мнении, что два этих зодчих – равновелики. Они работали в Москве одновременно довольно продолжительное время при великом князе Василии III, и оба пользовались с его стороны особым почетом и уважением превыше всех других мастеров. При этом сферы их деятельности не пересекались и были разделены следующим образом: Алевиз Старый занимался фортификацией и гидротехникой, а Новый – строительством храмов. Каждый имел собственную команду специалистов–соотечественников, отвечавших за отдельные участки общего фронта работ (при таких объемах строительства по-другому быть и не могло). Имена некоторых «зодчих-подмастерьев» тоже иногда попадали в летописи – так произошло со стенным мастером Боном Фрязиным, которого сегодня считают автором колокольни Иван Великий. Это не совсем верно, поскольку на самом деле Иван Великий – не колокольня, а столпообразный храм во имя преподобного Иоанна Лествичника «иже под колоколы» (тип православного храма, у которого ярус звона располагается непосредственно над помещением храма). Летопись заносит церковь Иоанна Лествичника, вместе с Архангельским собором и не сохранившимся до наших дней храмом Иоанна Предтечи, в список церквей, построенных Алевизом Новым в Кремле в 1505 – 1508 годах: «… свершиша церковь святаго Архангела Михаила на площади и Иоанн Святый иже под колоколы и Иоанн святый Предтеча у Боровитских ворот, а мастер церквам Алевиз Новый, а колокольници Бон Фрязин». Из этой записи следует, что Бон Фрязин, очевидно входивший в «бригаду» Алевиза Нового, является лишь автором двух верхних колокольных ярусов и купольного покрытия Ивана Великого.

Скорее всего, Алевиз, как главный архитектор, определил лишь в общих чертах облик и размеры храма-колокольни, а доработку проекта и надзор за строительством поручил своему помощнику Бону Фрязину, о котором не сохранилось больше никаких сведений, и даже его настоящее имя неизвестно.

Сразу по окончании строительства трех кремлевских соборов Алевиз Новый со своей командой мастеров был направлен в Александровскую слободу (сегодня город Александров Владимирской области) – загородную резиденцию великого князя, где все они трудились до 1513 года. За это время итальянцы возвели там великокняжеский дворец, колокольню и несколько каменных храмов, сохранившихся до наших дней.

Тем временем Алевиз Старый, завершив строительство Большого Кремлевского дворца, целиком сосредоточился на фортификационных работах по превращению Кремля в неприступную крепость. Летопись под 1508 годом сообщает, что «… князь великий велел вкруг града Москвы ров делати камением и кирпичем, и пруды чинити вкруг града Алевизу Фрязину». Как известно, московская крепость, имеющая в плане форму неправильного треугольника, была с двух сторон окружена водными преградами – Москвой рекой и Неглинной. С третьей стороны – «напольной» - такой преграды не было, что делало ее наиболее уязвимой для нападения. Чтобы укрепить эту восточную сторону, перед уже существующей стеной была задумана дополнительная полоса укреплений, получившая по имени зодчего название «Алевизов ров». Состояла она из выложенного камнем рва шириной 35 метров и глубиной 8 метров, оба берега которого были укреплены дополнительно крепостными стенами. Для наполнения рва водой уровень реки Неглинной пришлось поднимать на 10-12 метров, заперев ее у устья плотиной, а сам ров разбить на каскад прудов, соединенных шлюзами, по которым вода из Неглинной медленно стекала в Москву реку. В результате восточная сторона Кремля по своей конструкции стала напоминать укрепления Константинополя – так называемую Стену Феодосия, много веков защищавшую город с суши и считавшуюся неприступной. Полностью завершенный вид Кремль получил только в 1516 году, со строительством Троицкого моста и Кутафьей башни – единственной из трех «отводных стрельниц » Кремля, сохранившейся до наших дней.

После окончания этих работ имя Алевиза Старого в хрониках больше не упоминается. Есть версия, что в дальнейшем он сам и его сподвижники были задействованы на строительстве Коломенского кремля (завершен в 1531 году), который по своим размерам ненамного уступает Московскому. Эта версия хорошо объясняет поразительное конструктивное сходство этих двух крепостей, как будто над ними работала одна и та же рука. Причем башни Коломенского кремля, в отличие от московских, сохранили свой суровый первоначальный облик, и по ним можно судить, какой вид имел Московский Кремль в XVI веке. Отъезд Алевиза со своей бригадой мастеров в Коломну вполне мог побудить Василия III к поиску новых итальянских зодчих для работ в Москве, что, в свою очередь, согласуется с отправкой им очередного посольства в Италию в 1527 году.

Между тем, вернувшийся в 1514 году из Александровской слободы в Москву Алевиз Новый получил, согласно летописи, от великого князя заказ на 11 каменных церквей, которые были возведены его командой в течение ближайших четырех-пяти лет. Некоторые из храмов, построенных по этому списку, сохранились, хотя и в сильно измененном виде. После 1518 года следы Алевиза Нового теряются.

Петрок Малый

Судя по всему, к 1527 году должность главного архитектора Москвы вновь оказалась вакантной, поскольку князь Василий III , также как отец его тридцатью годами ранее, отправляет в Италию послов на поиски соответствующего специалиста. Но на этот раз послы едут уже не в Милан, а в Рим, к Папе Клименту VII (Джулиано Медичи), известному знатоку искусств и меценату, по заказам которого работают такие знаменитые мастера как Рафаэль, Микеланджело, Бенвенуто Челлини. К просьбе московского князя Папа отнесся благосклонно, и в следующем 1528 году направил в Россию группу мастеров, в числе которых был зодчий Пьетро Франческо Аннибале, известный на Руси как Петрок Малый или Петр Малой Фрязин. Никаких биографических сведений о нем, и о его работах на родине, в итальянских источниках не сохранилось. По всей видимости, это был молодой, не успевший еще составить себе имени в Италии архитектор, но подающий большие надежды (иначе он не оказался бы при дворе Джулиано Медичи). В Москве Пьетро Аннибале занял место «первого государева мастера» Василия III вплоть до кончины последнего в 1533 году.

Первое летописное упоминание о деятельности Петрока относится только к 1532 году. Тогда по его проекту в Кремле была заложена Воскресенская церковь, вплотную примыкавшая к столпу Ивана Великого (церковь не сохранилась, в XVII веке она была заменена звонницей, существующей на этом месте сегодня). Никаких сведений о том, чем итальянский мастер занимался в первые три года пребывания в Москве, в письменных источниках нет. Однако, есть серьезные основания предполагать, что именно Пьетро Аннибале является автором жемчужины русского средневекового зодчества – храма Вознесения Господня в Коломенском, который был заложен в 1529 году – в первый строительный сезон по прибытии Петрока Малого в Россию - а в 1532 году освящен. Практически все специалисты по архитектуре, исследовавшие конструктивные особенности этого храма, сходятся во мнении, что он построен итальянским мастером, чей профессиональный арсенал сформировался еще на родине, на рубеже XV и XVI веков. Но при этом, церковь Вознесения – первый на Руси шатровый столпообразный храм, который совершенно не похож на храмы, построенные ранее итальянскими мастерами в Москве. Он не соответствует архитектурным канонам Венецианской школы, по которым работали Алевиз Новый и его сподвижники. Петрок же, судя по его последующим фортификационным сооружениям, принадлежал к другому творческому направлению и другому поколению итальянских зодчих, нежели все его предшественники. Вознесенская церковь могла стать для него своего рода тестом на профессиональную пригодность и соответствие должности «архитектона», каковым для Антонио Солари явилась Боровицкая башня, а для Алевиза Нового – Архангельский собор. Если это предположение верно, то Петрок сдал свой первый экзамен блестяще – церковь Вознесения в Коломенском внесена в список шедевров не только русской, но и мировой архитектуры.

По сохранившимся в архивах сведениям известно, что у великого князя Василия зодчий Петр Фрязин был в большой милости, имел «государево жалование великое», «грамоты поместные», ходил в дорогих одеждах. Будучи в России, он сменил католическую веру на православие, что, безусловно, открыло для него дополнительные перспективы при великокняжеском дворе. В каком году это произошло – сказать сложно, но в летописи от 1535 года Петрок назван уже «новокрещеным фрязином». После смерти Василия III в мае 1533 года, Русским государством в течении 5 лет управляла его вдова Елена Глинская - практически единолично, являясь регентшей при малолетнем Иване IV. Этот период времени историки оценивают как весьма благополучный для страны. Были достигнуты успехи во внешней политике, проведена денежная реформа, строились новые крепости на южных и западных границах. Петрок Малый весьма востребован в это время как инженер-фортификатор. Под его руководством в 1534 году, вокруг примыкавшего к Кремлю с востока Большого Посада, за один летний сезон была возведена земляная крепость Китай. По свидетельству летописи, состояла она из рва и земляного вала, в основе которого были деревянные конструкции из переплетенных жердей – «… исплетаху тонкий лес около большого древня и внутрь насыпаху землю и велми крепко утвержаху …» . Крепости этого типа в то время стали распространены в Европе благодаря своей дешевизне и хорошей устойчивости против артиллерийского огня. Поверх вала был устроен традиционный бревенчатый парапет с бойницами - «… устроиша град деревян по обычаю». Окруженный таким образом Большой Посад получил новое название - Китай-город, в котором проглядывает изрядная доля народного юмора (на старорусском языке «кита» - связка соломы или хвороста). Подобная конструкция земляного вала была необычна для Руси – по традиции в его основание полагалось устанавливать бревенчатые срубы, набитые камнями, а тут вместо них – какие-то плетни! Аналогичную по конструкции крепость Петрок за три недели построил в Себеже – пограничном городке недалеко от Пскова, и она в 1536 году с успехом выдержала артиллерийский обстрел и штурм литовского войска.

Между тем, век плетеной земляной крепости в Москве был недолог - уже в следующем 1535 году тот же Петрок Малый начал заменять земляные валы Китай-города на каменные стены, которые были полностью завершены в 1538 году. Однако, название «Китай» так прочно приклеилось к Большому Посаду, что сохранилось за ним уже навсегда. Почему каменную крепость нельзя было возвести сразу, не тратя силы и время на земляную – непонятно, никаких объяснений в письменных источниках нет. Наверное, ждали очередного набега крымских татар, либо опасались вторжения войск литовского князя Сигизмунда (в феврале 1534 года началась очередная русско-литовская война).

По своей конструкции каменная Китайгородская стена сильно отличалась от укреплений Кремля. Она была ниже, толще, и лучше приспособлена для использования огнестрельного оружия. Парапет стены был сплошным, без характерных для Кремля двурогих «гибеллинских» зубцов, но с бойницами разного размера для стрельбы из пушек и пищалей. Все башни Китай-города были невысоки, приземисты, и по внешнему виду напоминали бастионы. По оценкам специалистов, Китайгородская крепость соответствовала новейшим на тот момент достижениям итальянской инженерной мысли, тогда как кремлевские укрепления относят к более архаичному «ломбардскому» типу крепостей XIV века, которые в конце XV века в Италии считались уже устаревшими.

Китайгородской крепости повезло меньше, чем Кремлю – от всех ее укреплений до нашего времени дошла лишь одна круглая полубашня в Театральном проезде и два небольших участка стены, претерпевшие за долгие века множество реконструкций и реставраций.

Бурная градостроительная деятельность в Московском государстве была нарушена внезапной смертью правительницы-регентши Елены Глинской, случившейся весной 1538 года (есть версия, что она была отравлена). Началась ожесточенная борьба за власть между боярскими группировками, и как следствие, «великия мятеж и безгосударство». Дальнейшая судьба зодчего Петрока поразительным образом напоминает судьбу Аристотеля Фиораванти. Осенью 1539 года, во время служебной поездки в пограничные крепости Псковской земли, Петрок Малый попытался бежать на родину. Из найденного в архивах отрывка розыскного дела «о побеге городового мастера Петра Фрязина в Ливонию» известно, что Петрок, с несколькими сопровождавшими его служилыми людьми, перешел границу и оказался в землях Ливонского ордена. Все они были задержаны и препровождены в Дерпт (Юрьев) на суд тамошнего епископа. В свое оправдание Петр Фрязин якобы утверждал, что командирован был в Россию Папой Римским на 3-4 года, а проработал там 11 лет, поскольку его удерживали силой. Судя по материалам дела, епископ Дерптский склонялся к выдаче беглецов московским властям - во избежание дипломатических осложнений.

Эти сведения подтверждаются позднейшим летописным упоминанием о Петроке Малом, датируемым 1543 годом. В записи сообщается о завершении им заложенной еще в 1532 году Воскресенской церкви в Кремле. Очевидно, побег зодчего на родину не удался, ему пришлось вернуться обратно в Москву и служить там городовым мастером до конца своих дней.

Итальянский след

Эпоха итальянских мастеров в Московской Руси длилась, в общей сложности, около 70 лет. Началом ее можно считать момент прибытия в Москву Аристотеля Фиораванти в марте 1475 года, приехавшего с сыном и слугой. По его стопам вскоре потянулись другие специалисты из северных провинций Италии – зодчие, резчики по камню, литейщики пушек и колоколов, механики – все те, кого на Руси называли «розмыслами».

Самыми востребованными среди них были зодчие, фортификаторы и военные инженеры. С их помощью в Великом княжестве Московском было построено 8 стратегически важных каменных крепостей, перечень которых в хронологическом порядке выглядит следующим образом:
Новгородский кремль (1484 – 1491)
Московский кремль (1485 – 1516)
Крепость Ивангород (1492 – 1499)
Крепость Нижний Новгород (1508 – 1515)
Крепость Тула (1514 – 1520)
Крепость Коломна (1525 – 1531)
Крепость Зарайск (1528 – 1531)
Крепость Китай-город (1535 – 1538)

Почти все перечисленные крепости вскоре были вовлечены в боевые действия и показали очень высокую обороноспособность по сравнению с традиционными дерево-земляными укреплениями. Особенно эффективными оказались новые каменные города на южных и восточных рубежах (Нижний Новгород, Тула, Коломна, Зарайск) против набегов крымских, ногайских и казанских татар. За последующие 150 лет ни один из них не был взят штурмом, несмотря на многочисленные попытки. Из 8 перечисленных крепостей, лишь о строителях Московского Кремля и Китай-города сохранились более-менее подробные сведения, а про Нижегородский кремль сказано лишь, что на его строительство князем великим из Москвы прислан был мастер Петр Френчушко Фрязин (предположительно Пьетро Франческо).

Очень значительный вклад итальянцы внесли в развитие русского артиллерийского дела. Под руководством Аристотеля Фиораванти было организовано литейное производство, позволившее вскоре перевооружить Москву современными бронзовыми пушками вместо устаревших железных «самопалов» и «тюфяков». Уже в 1488 году фрязин Павел Дебосис изготовил для Кремля пушку «Павлин» весом 1000 пудов (более 16 тонн), вызвавшую всеобщее изумление, а первые колокола Ивана Великого были отлиты мастером Петром (тоже фрязином) сразу по завершении строительства в 1508 году.

По совокупности сохранившихся сведений можно заключить, что среди итальянского инженерного и мастерового сословия желающих поработать в России в то время было довольно много. О том, какие мотивы двигали этими людьми, покидавшими родину на долгие годы, а многие - навсегда, мы можем только догадываться. Скорее всего, основных причин было две: возможность максимально реализовать свои таланты, и желание разбогатеть. В то время в Италии конкуренция и протекционизм в среде представителей данных профессий были очень высоки, и тем, кто не имел богатых и влиятельных покровителей, «выбиться в люди» было непросто. По биографиям всех известных нам зодчих-«фрязинов» первой величины, работавших в Московском государстве, видно, что у себя на родине они либо находились на вторых ролях – как Пьетро Солари и Алевиз Старый, либо вообще пребывали в безвестности – как Алевиз Новый и Петрок Малый. Даже знаменитый Аристотель Фиораванти в Италии, в основном, чинил и переделывал сооружения, построенные до него, и только в Москве ему удалось самому сотворить полностью законченное здание – Успенский собор.

Платили итальянским мастерам щедро, благо денег у великих князей Московских после завоевания Новгорода было очень много – фактически все богатства, накопленные Новгородской республикой за 300 лет ее существования, перешли в казну Ивана III. Кроме денежного жалования, иноземные специалисты награждались дорогими одеждами «с царского плеча», а также получали вблизи Москвы поместья (в документах с XVI века упоминаются поселения с характерными названиями Фрязино, Фрязево или Фряново, и некоторые названия дошли до наших дней). Для многих из тех, кто на родине был лишь подмастерьем без особых перспектив, работа в России того времени воспринималась как некий «социальный лифт» - место, где можно быстро разбогатеть и сделать стремительную карьеру. Конечно, имелись и свои сложности – суровый климат, незнакомый язык, нравы и обычаи, заметно отличавшиеся от европейских. К тому же, как во всех самовластных монархиях, в какую превратилось к тому времени Великое княжество Московское, решающую роль играла личность правителя, его воля и благорасположение. Скорее всего, именно этот фактор и объясняет полное исчезновение фрязей-итальянцев из русских хроник к середине XVI столетия. К этому времени Иван IV уже проявил в полной мере суровый деспотический нрав и начал избавляться от соратников своей славной победами молодости. Страна стояла на пороге Ливонской войны и опричнины.

*******Говорят, что история повторяется, и с этим нельзя не согласиться. Когда Петр Великий, преобразовывая страну на западный манер, основал на берегах Невы новую столицу Санкт-Петербург, итальянские зодчие вновь оказались востребованы в России. И они снова потянулись, как два века тому назад, из солнечной Италии в далекий северный край, где среди лесов и болот был вскоре построен красивейший европейский город. И если итальянские «муроли» на рубеже XV и XVI веков превратили деревянную Москву в «град каменной» с величественными храмами и дворцами, то можно без большого преувеличения сказать, что трудами их соотечественников - Трезини, Растрелли, Кваренги, Ринальди, Росси – Петербург приобрел тот неповторимый архитектурный облик, который мы знаем сегодня. Но это, как говорится, уже совсем другая история.